Конкурс страшных рассказов: «Черные крылья», Ольга Покровская
ОльгаПокровская писательница
Бизмесмен Леша Бирюков, которого приятели, несмотря шестой десяток, так и звали Лешей, выпивал и закусывал на ресторанной веранде с другом Саней Троицким и наблюдал, как в кафе через улицу дымили шашлыками и вывешивали ковры.
— Баранинка пошла! – хохотал он, тыча пальцем в вывеску.
Леша знал правила приличия, но не всегда давал себе труд их соблюдать. А сейчас он был на отдыхе и расслаблялся.
Вечер был спокойный, вдоль увитой лианами веранды девушки выгуливали собачек, а из-за стен кафе поднимался густой дым. Правда, дух был не бараний, а скорее палили старые покрышки.
— Наверное, свадьба, — предположил Саня. – Или юбилей.
— Не знаю, — хмыкнул Леша, весьма наблюдательный, как большинство самостоятельных людей, чье благополучие и безопасность зависят от умения сориентироваться. – Только в этой забегаловке вытяжки нет. Что там за кухня, не знаю.
— Как это? – поразился Саня. – В кафе нет вытяжки?
— Кафе такое, — у Леши сложилось конкретное, подсказанное жизненным опытом, предположение. — Может, наркотики фасуют, а в задней комнате склад для ворованного.
Они, как солидные люди, сидели в самом чистом заведении района, и вокруг находилась приличная публика: пожилая семейная пара и молодая компания с детьми. Дисциплинированные дети вели себя смирно, а пожилая пара негромко возмущалась порядками в Римском аэропорту.
Дым рассеялся, и приятели отвернулись, продолжая беседу о старых знакомых.
— Давно Пеночкину не звонил? – спросил Саня. – Он вроде зашился.
Леша отмахнулся.
— С ним разговаривать трудно, ей-богу. Детство задержалось. Ему говоришь «здрасте», а он пальцы веером, и начинает: — Леша, передразнивая Пеночкина, растопырил пятерню и гнусаво затянул: — «Па-ни-маешь, па-цан…». Люди давно по-другому живут, – Леша обвел широким жестом виноградные лианы, девушек с собачками и подозрительное кафе.
Саня проследил за его рукой и остановился взглядом на крыше девятиэтажки, где появились темные фигурки и потащили что-то к перилам.
— Я надеюсь, — сказал он, щурясь. – Эти кретины хоть внизу огородили?
В этот момент внушительный кусок рубероида полетел вниз.
— Меня так в Праге чуть не убили, — пожаловался Саня. – И не узбеки какие-нибудь. Просвещенные европейцы, мать их.
И он рассказал, как на Петржинском холме его едва не зашибли спиленным бревном.
Леша кивал, но не отрывал взгляд от крыши, где происходило нечто странное. Очередной кусок рубероида не рухнул вдоль стены, как предыдущие, а замысловато спланировал, пролетел половину пути и двинулся по воздуху прямо к наблюдателю.
— Ааа! Ээээ! – испуганно заголосил Леша, тыча руками в непонятный объект.
Саня не присоединился к Лешиным протестам против нарушения законов природы, а только выпучил глаза.
— Ты чего? – спросил он. – Постучать?
Он решил, что приятель подавился креветочным салатом.
— Во! Во! Летит!
— Да кто летит? Где?
Леше было уже совершенно очевидно, кто летит. Угольно-черный человек, помахивая жесткими крыльями, повис рядом с верандой, вызывая у Леши непонятную дрожь омерзения и ужаса. При этом девушки с собачками гуляли по-прежнему, дети не пугались, и только семья, недовольная безобразиями во Фьюмичино, отвлеклась от свиных ножек с капустой и посмотрела на Лешу сострадательно.
— Ты… видишь? – выдавил Леша.
— Да кого?
— Мужика… с крыльями!
Почтенная семья встрепенулась и изучила перспективу переселения за свободный столик, а Саня взял Лешину рюмку, понюхал виски и протянул недоуменно.
— Ты что, на колесах каких-нибудь сидишь?
Чернокрылый развязно помахал ручкой и взмыл вверх, а Леша схватился за бьющееся сердце.
— Ты правда не видел?
В ответ приятель проговорил озабоченно:
— Знаешь, не все сочетаются таблетки с алкоголем. Инструкцию надо читать. Когда я в молодости триппер лечил…
— Какие таблетки! – взревел напуганный Леша. – Паленой жужкой поят! Скоты! Уроды! Убью!
Саня понюхал собственную рюмку и изобразил сложную игру мысли.
— Я вроде мужиков с крыльями не вижу… ну, хочешь, поменяемся?
Но меры все-таки надо было принять.
— Игорек! – позвал он официанта недобрым голосом.
Пришел Игорек, подтянулся менеджер Анатолий Маркович – вышибала с грустными глазами, был вызван бармен с бутылкой и горой сертификатов, но переговоры привели лишь к тому, что Леше предложили таблетку анальгина. И бонус от фирмы – дополнительную порцию виски. Когда склока завершилась, и вопрос был улажен, работники разошлись, оставив Лешу в унынии.
— Недобрый знак, — сказал он, пригорюнившись.
Саня отмахнулся.
— Да мало ли, что померещится. Может, напротив – это твой ангел был?
— Черный? Противный?
— Ну, так… — Саня почесал лысину, формулируя тезис по возможности более тактично. – Ты себя в зеркало-то давно видел? По мощам, как говорится, и елей…
Леша разгневался и затопал ногами:
— По каким мощам, типун тебе на язык! У меня до сих пор эта рожа мерзкая перед глазами!
— У батюшки спроси, — посоветовал Саня. – Ты ж свою «Ауди» освящал.
Леша помотал головой.
— Не, неловко. Что я ему скажу? Что мне черные люди с крыльями являются? Проклянет еще – кто его знает…
— Ну, покайся. Может, тебе его за грех и послали, в виде предупреждения. Как в свое время Романычу – прежде, чем пулю вкатить, тачку подпалили.
Леша затрясся.
— Сейчас вроде… не то время.
— Это у нас. А у них там? – Саня глубокомысленно поднял палец, указывая вверх.
Леша нахмурился.
— В каком грехе… каяться?
— Ты у меня спрашиваешь? Пошевели извилинами. Память напряги.
Леша невесело усмехнулся.
— Да батюшка меня сразу с потрохами и сдаст, прямо в следственный комитет. По совокупности.
— Ладно, всех таких сдавать… прокуроров не хватит.
Он решительно допил Лешину рюмку и сделал вывод:
— Ну-ка… вижу я черных людей… нет, вроде не вижу. Хотя… знаешь, если вискарь кокаином закусить, то мужики полетят косяками, как гуси на юг, и всех цветов радуги.
Пока Саня щурился и изучал окрестности, Леша морщился, как от зубной боли.
— А какие грехи бывают? – спросил он.
Саня удивился.
— Здрасте. Не убий там, не укради, — он принялся загибать пальцы. – Не прелюбодействуй, во. Лучше у знающих людей спроси. Не хочешь у батюшки, так сейчас много на этом деле сдвинутых. У тебя на фирме есть кто-нибудь?
— Элла Константиновна из бухгалтерии… да она дура набитая, ну ее. А! Кажется, юрист сильно верующий.
Саня недоверчиво покачал головой.
— Что это за юрист такой. Я бы присмотрелся, доверять ли такому юристу…
Леша тяжело вздохнул.
— Говоришь: память напряги, — пожаловался он. – Было бы, что напрягать. Я в свое время – года, наверное, с девяносто третьего, и почти до дефолта – вообще трезвым не бывал. Я бы трезвым через это никогда в жизни бы не прошел. И задумываться страшно. Найдешь такое, что потом до смерти икаться будет.
Саня согласно покивал, потому что прошлое у него было с Лешей практически одно на двоих.
— Ладно, плюнь, — посоветовал он. – Померещилось, и ладно. Первый раз, что ли? Помнишь, ты как-то банщика в Ростове чуть не задушил?
— Больно уж рожа противная, — посетовал Леша и встрепенулся. – А я точно не задушил его тогда? Может, это… того…
— Тьфу ты, — в сердцах сказал Саня.
— Хорошо, хорошо, — сказал Леша примирительно. – Не буду.
Больше он не упоминал про человека с крыльями, но невольно косился на небо за перилами веранды и ежился. Вечер не задался, и задушевного разговора не получалось. Было еще светло, когда Саня отправился провожать приятеля домой – на всякий случай, мало ли какие сбои приключатся с его зрением.
— Сейчас Марик порядок наведет, — приговаривал он, успокаивая встревоженного Лешу. – Марик всех на свете черных людей разгонит на раз…
Дверь открыла Лешина жена Марина. Сверкнула на приятелей пронзительными глазами.
— Чего так рано? – спросила она подозрительно. – Случилось чего?
— Все в порядке, — заговорили пришедшие на два голоса, а Марина пристально изучила лицо супруга, его руки, и потом уставилась на Саню.
— Кто дрался? Ты или Бирюков?
Саня устало вздохнул.
— Никто не дрался. Нам уж не по возрасту.
— А что стряслось?
— Ничего, родная… — Леша попытался обнять жену, но получил сильный толчок в бок.
— Иди, Бирюков, тебя не спрашивают.
Леша отправился в ванную, а в прихожей продолжился допрос свидетеля.
— Колись, в чем дело, я его раньше часа ночи не ждала.
— Марик, мы с ним пожилые люди, — протянул Саня. – Почти уже пенсионеры. Усталые, побитые жизнью. Авитаминоз у него, черные люди ему мерещатся.
Марина облизала губы.
— Ну, счастливый он, что только мерещатся… кофе будешь?
— Нет, Марик, — протянул Саня печально. – Пойду…
Ночью Леше снились кошмары, один хуже другого, но к утру он утихомирился и, просыпаясь, сквозь пелену полусонной дремы радостно улыбнулся вчерашним страхам. Надо же, что бывает. Вроде несильно и надрались… нет, в эту забегаловку он больше ни ногой, паленый виски явно разливали в подсобке. Вот ведь привидится… надо шарахнуть корвалольчику… или что врачи советуют в подобных случаях?
Потягиваясь, не открывая глаз, он перевернулся на спину, раскинул руки и обнаружил под кистью что-то сухое и жесткое, от чего сон соскочил, словно его не было. Леша приподнялся и уставился на черное перо с цветным отливом, лежащее на простыне. Перо было большое, несоразмерное, в голове возникали отчего-то не птичьи ассоциации. Как минимум гриф побывал на супружеском ложе. Отлив был тоже мерзкий, сине-зеленый, вызывающий в памяти крылья жука-навозника. Леша ощутил, как у него екнуло сердце и навалилось ощущение абстрактного ужаса. Что-то щелкнуло и зашуршало; Леша подскочил, но тут же до него дошло, что это просто шкворчит масло на сковородке.
Стуча голыми пятками по ламинату, Леша побежал на звук человеческого присутствия.
— Марик! – закричал он, тараща глаза. – Это что?
Марина жарила себе яичницу. Супруг был удостоен только мимолетным взглядом.
— Бирюков, — сказала она грустно и доходчиво, как разговаривают с маленькими детьми. – Это перо.
— От-куда?
— Не знаю. Если ты у себя из задницы не выдернул, значит, птица какая-то потеряла.
— Очень остроумно, — пробормотал Леша и рухнул на табурет, а Марина сняла с плиты яичницу и села завтракать.
— Я в школу еду, — сказала она хладнокровно. – Тебя подвезти?
Марине несколько лет назад наскучило сидеть дома, она тоже занялась бизнесом – открыла школу экстремального вождения, и неожиданно дело пошло.
— Это было в постели, — сказал Леша с отчаянием в голосе, потрясая пером.
— Бирюков, — сказала супруга. – У тебя в постели каких только тварей не перебывало. Земноводных и пресмыкающихся. Я кого там только не находила. Это из того, что я знаю. И что дружки твои верные рассказывали, когда закладывали тебя.
— Кто закладывал? – нахмурился Леша.
— Например, твой любимый Пеночкин. Он под меня клинья подбивал, когда еще не спился, и тебя сдавал, за компанию. Так что я много чего знаю. И как вы в Ялту ездили, вместо Набережных Челнов. И как стекла в борделе били, и как с охранниками дрались. И как девку эту несчастную по пляжу гоняли…
— Да это когда, — раздраженно отмахнулся Леша, но что-то пришло ему на ум, и он встрепенулся. – А хотя…
— Получше поищи, — посоветовала Марина. – В постели-то. Может, еще чего интересное найдешь.
Леша помолчал. Потом поделился с супругой.
— Ангела вчера видел. Но не белого. Черного.
Марина потянулась за хлебом.
— Ну, поздравляю. А душа-то у тебя какая? Белая, что ли?
— Душа как душа, — пробурчал супруг.
— Ага, как же. Белая у тебя, Бирюков, только горячка. А душа у тебя чернее ночи. Твои, Бирюков, ангелы-то, с рогами и копытами должны быть, если по справедливости.
— Дура! – взревел Леша. – Тебе по справедливости – полы мыть на вокзале!..
На Марину завывания супруга не произвели впечатления.
— Слушай, Бирюков. Позвони сам в психиатричку. Мне твоими глюками заниматься некогда.
Леша в гневе вскочил и пошел из кухни. Потом вернулся обратно:
— Где фотографии у нас?
Марина пожала плечами.
— Где были. Наверху, в коробках.
Леша отправился в гостиную, залез на стул и забрался на антресоли. Пошвырял на пол какое-то барахло с криком «что за бардак устроила!». Вытащил несколько коробок со старыми фотографиями и опорожнил их на диван.
— Может, я чего не помню… — бормотал он. – Может, чего-то не заметил.
Он раскидывал глянцевые карточки – те, где молодая Марина игриво гримасничала, бросал на пол. Родственники, дачи, шашлыки полетели туда же. Отдельной кучкой легли фотографии, которые касались бизнеса – сплошь застолья, глаза вампиров, плохое освещение, блики от бутылок. Лица все такие, что не приведи господи. Несколько персонажей постоянные – он сам, Троицкий, Пеночкин, Витя Пилипенко, Лев Борисович… Остальные, коим имя легион – деловые контакты разной степени случайности. Кого-то нет давно на белом свете, кого-то унесло не пойми, куда, а есть и те, кто существует и даже процветает…
— Кош-шмар какой, — проговорил Леша с чувством.
Он даже не представлял себе, как жутко выглядит его трудовой путь со стороны. Но вот пошли более поздние фотографии: кабинеты, офисы, постные мины на фоне полированной мебели, дорогих канцелярских приборов, каких-то идиотских грамот и сертификатов в рамочках…
— Кош-шмар, — повторил Леша.
Солидные изображения были не лучше неофициальных. Даже хуже – Леша сделался старше, морда заплыла, молодой блеск в глазах погас, а ума зримо не прибавилось… Фотолетопись оборвалась, когда Леша купил первый цифровой аппарат – свидетельства из новейшей истории находились в недрах компьютера, и туда Леша, убито проникшись безнадежностью ситуации, решил не заглядывать.
— Спалить к чертовой матери, — рявкнул он, пнул ногой груду фотографий, и те разлетелись по комнате. Топча свое красочное прошлое, Леша взял телефон и набрал юриста.
— Я в суде, — пропел в трубке сладкий голос. – У меня три минуты.
— Кирилл! – решительно сказал Леша, вдохнув воздух. – Ты юридически подкован в разных областях, правильно?
— Нууу… — протянул Кирилл. – Все-таки существует определенная специализация… Вас какое право интересует, Алексей Петрович? Если семейное, то я…
— Не семейное, — прервал его Леша мрачно. – Такое… божественное.
— Ээээ… — сказали неопределенно в трубке.
— Чего «э»? – рассердился Леша. – Ты скажи популярно, что в этой конторе карается, и как.
— Вы про закон об оскорблении чувств верующих? При самом тяжелом раскладе – два года. Но это если с применением насилия…
— Тьфу, Кирилл! – рявкнул Леша. – Отвлекись уже от своих циркуляров! Грехи как караются?
— Кем? – не понял Кирилл.
Леша затруднился с точным определением.
— Ну… кто там у нас… наверху.
В трубке ошарашено молчали. Потом неуверенно произнесли:
— Алексей Петрович, у вас все в порядке?
— Не все! – гаркнул Леша. – Потому и звоню! Что ж ты тупой такой? Отвлекись от своего гражданского кодекса! Я о том, что это… на карму влияет. Ну вот, например: убийство – это тяжелый грех, так?
— Так, — согласились в трубке покорно.
— А за соучастие та же кара? Заказчику то же, что исполнителю? А за недоносительство?
— За соучастие – возможно, — авторитетно сказал Кирилл, приходя в себя. – Но заказчик, наверное, по другой статье пойдет. Там же добавляется гнев… или зависть… или сребролюбие… или блуд…
— Добавляется?
— Конечно. Хотя… если исполнитель – за деньги, то у него сребролюбие, а заказчик… смотря потому, из-за чего заказал. Бывает, что из ревности, или там личная обида… блуд тоже. Нет, все равно одна статья получится.
— А кража? – спросил Леша. – Имеет значение, как в советском кодексе, у государства украл или у частного лица?
— Нет, — сказал Кирилл сухо.
— Или если, к примеру, не украл, а взял, что никому не принадлежит?
— Господь с вами, Алексей Петрович, — сказал Кирилл укоризненно. – Где вы видели то, что никому не принадлежит? Называйте вещи своими именами. Перед богом отвечать это же не в суде. Оправдание своих грехов – это, между прочим, тоже грех.
— А есть кодекс на грехи? – спросил Леша. – Ну, полный список есть у тебя? Ты профессионал или кто? У тебя любая справочная литература должна быть!
— Алексей Петрович, — объяснил Кирилл. – Я в другой организации работаю. Вы в Свято-Тихонов обращайтесь, там специалисты… извините, меня вызывают.
— Работнички, тоже мне! – высказался Леша, слушая в трубке короткие гудки. – Бер-рут колхоз в авиацию…
Он еще побродил по комнате, потоптал фотографии со злобой, потом оделся и вышел из дома.
Прежде, чем сесть в машину, он изучил небо, прикрыв глаза рукой. Клубились облака, наползала туча, но в целом было спокойно. Пролетело нечто мелкое, Леша проводил это взглядом и удостоверился, что птица. Потом сел за руль, выехал из квартала и влился в пробку на проспекте. Включил радио, огляделся по сторонам, заскучал, мельком посмотрел наверх и выронил руль. Черный человек в топорщащихся перьях опасно, с хулиганскими пируэтами парил над его лобовым стеклом. Он спускался так низко, что Леше отлично были видны его красные, налитые кровью глаза. Один раз он бесцеремонно мазнул крылом прямо по стеклу, задел дворник, и Леше послышался сухой треск, как будто стронули бамбуковую занавеску.
Леша постучал в стекло, словно отгоняя муху. Не помогло, наоборот – черный человек скроил издевательскую физиономию и еще помахал крыльями.
— Кто ж тебя подослал! – взвыл Леша. – Сволочь чернокрылая!
Он в панике оглянулся на соседей по пробке – молодой парень в летнем костюме, бомбила-кавказец, дама с ребенком в кресле. Никто из них черного человека не замечал. Явление адресовалось конкретно Леше, и к остальным гражданам страны – какие бы тяжкие прегрешения ни лежали у них на совести – не имело отношения.
Леша включил аварийку и, игнорируя гудки и неприличные жесты, полез в аптечку. Сунул в рот таблетку валидола. Не помогло – черные крылья по-прежнему издевательски вились над его красивым автомобилем. Тогда Леша, трясясь и силясь справиться с собой, кое-как повернул и приехал домой. Из гаража он долго опасался высунуть нос, осторожно изучал обстановку, пугая недоуменного охранника, но черный человек уже улетел.
Короткими перебежками Леша добрался до дома, ворвался в квартиру, заперся на все замки, закрыл балкон и занавесил окна. Потом набрал Санин телефон.
— Санек, — выпалил он умоляюще. – Приезжай сейчас. Все бросай и приезжай.
— Не могу, Леха, — ответил Саня с досадой. – А что стряслось?
— Что стряслось… не скажешь по телефону. Ты говорить-то можешь?
— Это сколько угодно, — ответил Саня. – Я гайцев жду, мне какая-то коза малолетняя в задницу въехала, – и он закричал кому-то в сторону: — Дура патлатая! Папа права купил? Он бы голову тебе лучше купил, с мозгами!
— Сильно?
— Не-а… у нее больше повреждения. Вон – сидит, рыдает… идиотка. На ровном месте, никого не трогал… народу собрали.
Он осекся и спросил:
— А что стряслось, Леха? Серьезное?
Леша поморщился.
— Чего-то мне… нехорошо. С глазами…
— Опять? – участливо сказал Саня. – Ей-богу, даже не знаю, Леха, что тебе посоветовать. Со мной такого никогда…
— Не надо советовать, — прервал его Леша. – Давай разберем.
— По телефону?
Леша посопел.
— Общими словами. Понимаешь, это ведь одно из двух: либо по врачебной части, либо по духовной, правильно?
— Честно говоря, Лех, больше ничего в голову не приходит.
— Так вот, врачей мы отбросим пока. Не в больницу же мне с такой клиникой, это ж не меньше месяца тяжелого лечения, так?
— Угу.
— Предположим духовное. Ведь не на пустом месте возникло, правда? За что-то мне послано такое? Значит, надо определить, за что.
В трубке послышалось резкое гудение.
— … пошел ты сам, придурок! Лех, я не тебе. Нет, ты все правильно: определить, и так далее. А как определишь? Может, спросить напрямую? Кстати, оно… кгм… говорило? Может, его, гада, скрутить и спросить в лоб: ты чего против меня имеешь?
— Кто скручивать будет? – коротко спросил Леша.
— Ты, Лех, кто еще. Тебе эта штука является – значит, твой крест.
— Вот, — сказал Леша. – Давай-ка перетрем, из-за чего такой крест свалился. Ты про все мои подвиги в курсе… почти про все… ну, чего не знаешь – это мелочевка.
Саня подумал.
— Лех, ты сбесился? Разговор не телефонный совершенно. Ты вчера про батюшку говорил, куда он отправится с твоим послужным списком. Так телефонный оператор туда же пойдет, и пересказывать ему ничего не надо будет, просто запись приложить.
— Ладно, — перебил Леша. – Мы вкратце, иносказательно.
— Сейчас иносказательность тоже к делу подшивают. Годик только сбросят разве что…
— Подожди, — снова перебил Леша. – Давай возьмем хотя бы, по чему у нас срок давности. Вот помнишь, в девяносто четвертом? Когда мы телевизоры из Китая возили?
Саня натужно закряхтел.
— Ну, Леха… Это конечно… за такие дела нам всем по роте черных людей выслать можно. Но только ж он к тебе явился, больше ни к кому. Ни ко мне, ни к Льву Борисовичу, ни к этому… как его Васе или Грише?
— А Гриша жив разве?
— Что ему сделается? В Израиле.
— Может, эта фирма с задержкой работает, — предположил Леша. – Ко мне первому послали. А ваши еще в дороге.
Молчание в трубке сделалось неприятным.
— Юмор у тебя, Леха… висельный какой-то, — проговорил Саня.
— А я не шучу. Ну, это действительно – дело давнее. Потом… помнишь, перед дефолтом?
— А чего мы тогда делали?
— Здрасте! Нам кредитную линию открыли еще…этот был, как его… Садыков…
Он поискал на фотографиях и нашел изображение Садыкова. Ему даже померещилось, что изображение ехидно ухмыльнулось. Саня протокольно вздохнул.
— Мир праху, — сказал он.
Леша рассердился.
— Да пропади он пропадом, его прах!
— Вот ты еще богохульствуешь, — сказал Саня печально. – А потом удивляешься.
Леша захныкал.
— Перестань! Я о другом. Вот смотри: там, конечно, у меня интересного много было… но все то же, что другие делали! Ничего сверх!
Саня глубокомысленно возразил:
— Не все… ой, не все.
— Почти все! Посмотри по сторонам, кто вокруг тебя едет – все такие… даже девка, которая в тебя въехала, наверняка такая же.
Леша уставился на фотографии, с которых смотрела дикими глазами толпа народа. Он прекрасно знал, что на каждом из запечатленных пробы ставить некуда, и заслужили они такое, что лучше вслух не произносить – как при жизни, так и после. С верхней фотографии нетрезвое квадратное личико уставилась на него таким тяжелым взором, что Леша протер глаза и отвернулся.
— А может быть, — предположил Саня, озаренный догадкой. – Это что-то по международной линии? Ты в этой области ничем не наследил?
Леша едва не подавился.
— Я родину не продавал, — запротестовал он.
— У нас с тобой, Лех, просто возможности не было.
Изображение Садыкова снова попалось на глаза и подмигнуло, словно заговорщику. Леша струсил от такого поворота беседы.
— Ладно, завершили… разговор точно не телефонный.
Повесив трубку, он побегал по квартире, выглянул в щелочку между занавесками, вздрогнул от скребущего звука и выяснил, что это голубь слетел с металлического откоса. Потом Леша вытащил из холодильника половину жареной курицы, взял в баре початую бутылку виски, расположился на неубранной постели, отключил служебный телефон, в котором застряло несчетное количество входящих звонков, запустил на полный звук безмозглый боевик и выпал из реальности.
К вечеру на личный телефон пробилась Марина.
— Бирюков, ты где лазаешь, почему мне твоя бухгалтерия звонит? Что у тебя за рев?
— Кино смотрю, — отвечал супруге Леша.
— Хорошо живешь, мне бы твои проблемы. Ладно, я задержусь.
— Вот-вот, — проговорил Леша с пьяным упреком. – Вместо того, чтоб поддерживать мужа… Чтобы рука к руке… локоть к локтю… чтобы заботиться…
— Бирюков, ты пьяный совсем? Рассолу выпей. Пока.
Часа через два Леша устал пить, устал обсасывать куриные кости, и у него заболела голова от кинематографических взрывов, криков и пальбы. Он погасил проигрыватель и отдернул занавеску. На ограждении балкона, беспечно покачивая ногами, сидел черный человек. Теперь он принял цивильный вид: был в синих джинсах, кроссовках и в обычной рубашке; даже крылья куда-то скрылись. По виду обыкновенный человек, только кожа у него была неестественно темная, не отражающая света… и кровавые глаза… и на голове вместо волос словно вороньи перья. Марина бы приняла этого пришельца за примитивного вора, но Леша не сомневался, это его непонятный сопровождающий, от которого никуда не деться.
Устав бороться с неизбежностью, Леша отодвинул дверь и вышел на балкон.
— Брысь, — вяло приказал он пришельцу.
— Закрой хлебало, — гнусаво отозвался тот, болтая ногой. – С кем говоришь вообще?
— Послушай, — взмолился Леша, услыхав знакомую речь с понятными интонациями. – Что тебе надо? Может, договоримся как люди? Разрулим вопрос?
— Кто тут люди? Я тебе что – заместитель префекта? Договариваться он будет.
Леша разглядывал пришельца с интересом и страхом. Черты лица были странные, словно решил нарисовать человека кто-то, кто человеком не является. В целом похоже, но общее впечатление не то.
— Раз уж такая пьянка, — сказал он просительно. – Давай определимся. Я человек маленький, на высокие сферы не претендую. Объясни, что надо?
— Па-ни-маешь, пацан, — протянул пришелец. – Ты мне, в общем-то, по барабану. Чихать я на тебя хотел. Мне за тобой таскаться – лишний гимор. Но надо, чтобы все по понятиям. Раз виноват, получай на первый случай постоянное напоминание.
— Все можно исправить, — подхватил Леша. – Я человек темный, образование у меня, сам знаешь, техникум. Объясни, в чем я виноват. Раз у нас обоюдный интерес: ты – не хочешь видеть меня… а я – без тебя, в общем-то, обойдусь, как обходился.
Пришелец презрительно фыркнул.
— Тебе знать не положено, — процедил он высокомерно.
— То есть как? – ахнул Леша. – Ты мне послан напоминать, а о чем – неизвестно? И как мы с тобой будем взаимодействовать?
Пришелец выпятил губу.
— Никак. Кто ты такой, чтобы с тобой взаимодействовать?
— Опять двадцать пять, — покачал головой Леша. – Так мы с тобой ни к чему не придем. Давай, может быть, я угадаю?
— Гадалка, — хмыкнул пришелец. – Возись с одноклеточными. Бер-рут в гараж по объявлению…
Он непринужденно поставил ногу в кроссовке на балконные перила.
— Не пыжься! – прикрикнул он на Лешу. – Все равно извилин нет… Ладно, вот тебе подсказка: что ты делал две недели назад, на даче?
— Ни-че-го! – отрапортовал пораженный Леша. – Клянусь, совершенно совесть чиста.
— На заборе был важный знак, — поведал пришелец. – Символ. А ты его замазал.
Леша почувствовал, что сходит с ума. И еще, что над ним издеваются.
— Ребята каракули намалевали… естественно, я закрасил.
— Там были не каракули, — пришелец доверительно понизил голос. – А важный знак. Неважно, что он случайно получился, такое нельзя трогать. И за то, что ты его уничтожил…
Леша живо предложил:
— Давай обратно нарисую. Как он выглядел?
К пришельцу вернулся высокомерный тон.
— Говорят же, не твое дело, — он посмотрел в Лешины глаза почти с жалостью. — Осторожнее надо быть со знаками, дурак. Руки не распускать. А то всем проблемы, и тебе, и мне.
Леша вздохнул.
— И за эту фигню…
Он не договорил – из темноты взметнулось выпущенное крыло, и пришелец перьями ударил Лешу по лицу.
— Хлебало закрой! – повторил он.
Пока Леша бубнил что-то под нос и силился стереть со щеки словно бы оставленный отпечаток, пришелец упал спиной назад, как водолаз перед погружением, и повис в воздухе напротив, неторопливо двигая крыльями.
— Подожди! – окликнул его Леша. – А остальное… за остальное что будет?
— Что – остальное?
— За прочее? Как это… сребролюбие… блуд… присвоение… насилие.
— Не знаю! – выкрикнул пришелец каркающим голосом. – Это не по моему ведомству! Это другие!
От отдалился от домовой стены и скрылся в темноте, оставив остолбеневшего Лешу на пустом балконе.
